Герои материалов живут рядом: опыт журналиста из небольшой редакции
Нона Лобанова — журналистка газеты «Городские вести», которая выходит в Ревде (Свердловская область). Город — небольшой, редакция, соответственно, тоже. Все журналисты — многостаночники, без чёткой специализации. Случилось событие, появилась срочная тема — кто посвободнее, тот и занимается.
Нона любит общаться с людьми, но признаётся: особенно тяжело психологически говорить с одинокими, брошенными стариками и с родителями погибших детей. Трудно найти слова, чтобы выразить людям своё сочувствие и чтобы написать материал.
— Обычно кроме сопереживания ощущаешь какую-то неловкость — человеку плохо, а тут ещё ты со своими вопросами, — говорит Нона Лобанова. — Какого-то алгоритма, как разговаривать с такими людьми, у меня нет. Каждый раз, когда мне надо звонить матери, у которой погиб сын, или погорельцам, собираюсь с духом. А дальше слушаю, как человек говорит, готов ли он сам к разговору с тобой. И всё равно теряюсь, запинаюсь. Мне кажется, к этому нельзя привыкнуть. Да и с профессиональной точки зрения равнодушие, отсутствие интереса сразу чувствуются, так что вряд ли человек раскроется. Надо дать ему понять, что ты действительно сопереживаешь ему, хочешь помочь.
Нона Лобанова поделилась с нами историей, после которой она старается тщательнее и аккуратнее работать с тяжёлыми и сложными темами.
— В конце 90-х в Ревде за достаточно короткое время произошло несколько убийств девушек. Убийства эти не были связаны между собой — ничего общего, кроме пола и возраста жертв, и того, что все были убиты на улице ночью, в разных местах. Тем не менее, в городе нашлись люди, которые были уверены, что это дело рук маньяка (мы в редакции тоже так считали). Полиция эту версию не приветствовала, и это ещё больше подливало масла в огонь.
И вот снова убита молоденькая девушка. Тело нашли в канализационном люке. Вскоре по подозрению в убийстве задержали 19-летнего друга этой девушки. Имелись основания подозревать его — по словам друзей, Алексей свою подругу бил, они часто ссорились. Но прямых доказательств не было. И с другими убийствами связей не было никаких.
К нам в редакцию пришла мама этого парня. Плакала, говорила, что он не виноват, что в тот вечер его вообще в том районе не было, он, мол, вечером приехал к ним в дом на окраине на последнем автобусе, кондуктор его видела... Просила помочь, чтобы сына отпустили. Мы тогда целую кампанию организовали в защиту этого парня. С помощью общественных активистов наняли адвоката, который во время судебного заседания разнёс в пух и прах все предъявленные обвинения (в том числе благодаря показаниям кондуктора). И подсудимого оправдали. Освободили из-под стражи прямо в зале суда.
Мать убитой девушки на суде молчала, но было ощущение, что ей этот Алексей не особо нравился. В итоге дело об убийстве приостановили за отсутствием обвиняемого. Оно так и осталось нераскрытым. Маньяка не поймали, а потом и вовсе перестали верить в его существование.
А лет двадцать спустя я приехала к пожилой женщине, у которой сгорел дом. Ей нужна была помощь, и мы хотели сделать материал о произошедшем. Вместе с героиней была её родственница. Пока мы разговаривали с пострадавшей, она как-то странно на меня смотрела. Потом подошла:
— Вы меня не помните? Я мама Оли, — фамилию назвала.
— Конечно, помню, — отвечаю.
— Вот вы тогда этого Алексея защищали, а ведь это он мою дочку убил, точно. Он наркотики употреблял. И лет через пять ещё двух человек убил — пожилую пару, мужа с женой. Залез к ним в квартиру, деньги ему нужны были. Мать его сама призналась мне, что кондуктора, свою хорошую знакомую, подговорила, чтобы та свидетельствовала в его защиту. И в дом он в ту ночь не приехал. Потом из квартиры материной столько вещей вынес, не надо было его тогда спасать, лучше бы сел сразу...
Всех деталей того разговора я не помню, но Олина мама мне это рассказывала с такой безнадёгой в голосе, не обвиняя, а сожалея, что я под землю была готова провалиться от стыда. Теперь я стараюсь усмирять в себе журналиста с желанием нарыть сенсацию на первую полосу.